Потрясающий мужчина - Страница 74

– Раз он пользовался услугами одной проститутки, то почему не мог бывать у других? Шерон и третья потерпевшая знали друг друга – или друг о друге. Одна из них могла быть знакома с Лолой, могла упомянуть ее, предложить для разнообразия. Не исключено, что Лола была выбрана случайно. Может быть, он просто вошел во вкус после первого убийства? Испугался, но одновременно распалился?

Ева остановилась и посмотрела на Рорка. Он молча курил, наблюдая за ней.

– Дебласс – один из его сторонников, – продолжала она размышлять вслух. – Симпсон активно поддерживает его законопроект о защите морали. Судя по всему, он тоже презирает проституток, а одна из них смеет ему угрожать! Необходимо от нее избавиться, прежде чем она сорвет его избирательную кампанию за место губернатора.

Ева опять остановилась.

– А вообще-то все это чушь…

– Почему же? По-моему, звучит разумно.

– Достаточно в него вглядеться, чтобы отказаться от подобной версии, – она потерла переносицу. – У него не хватило бы на это мозгов. Он, пожалуй, способен на одно убийство, но так гладко убрать троих? Симпсон – чиновник, администратор, кабинетная крыса, а не полицейский! Без подсказок помощника он даже не помнит уголовный кодекс. Брать взятки – это одно: бизнес есть бизнес. Убийство от страха, в приступе страсти или бешенства – тоже куда ни шло. Но составить план и последовательно его осуществлять? Ты сам видишь: он даже не умеет прятать концы в воду.

– Значит, ему помогали…

– Не исключено. Все это можно выяснить, если как следует на него надавить.

Рорк сделал последнюю затяжку и потушил сигарету.

– Как ты думаешь, как поведет себя пресса, если получит по анонимным каналам сведения о подпольных счетах Симпсона?

Ева уронила руку, не успев по привычке запустить пальцы в волосы.

– Да они его четвертуют! Если Симпсон в чем-то замешан, то пускай окружает себя хоть тысячей адвокатов – мы все из него вытрясем!

– Надеюсь. Что ты предлагаешь, лейтенант?

То, что она собиралась предложить, шло вразрез со всеми ее правилами, с системой, к которой она принадлежала. Но Ева вспомнила о трех убитых женщинах и еще о трех, которых она, может быть, сумеет защитить…

– Есть, одна журналистка, Надин Ферст. Пусть действует!

Ева не согласилась остаться у него: она знала, что ей позвонят, и предпочитала быть при этом дома одна. Она не надеялась уснуть, но все же в конце концов забылась – и сны не заставили себя ждать.

Сначала ей снились убийства. Шерон, Лола, Джорджи… Улыбочки в камеру, потом страх в глазах, вспышка – и падение на горячие после секса простыни.

Папочка… Лола называла его Папочкой. Ева проснулась в холодном поту и поняла, что отсюда рукой подать до ее старых, душераздирающих снов.

Она была хорошей девочкой. Она очень старалась быть хорошей, не поднимать шума. Иначе придут легавые, сцапают ее и швырнут в глубокую яму, где бесшумно ползают жуки и пауки на тонких ножках.

У нее не было друзей. Друзьям пришлось бы рассказывать, откуда берутся ее синяки. Пришлось бы выдумывать истории о падениях на темной лестнице, о собственной неуклюжести. К тому же они нигде не жили подолгу. Если где-то задержаться, обязательно нагрянут поганцы из социальной службы со своими вопросами. Это они вызывают легавых, а те швыряют детей в темные ямы, кишащие насекомыми…

Отец строго-настрого предостерег ее: помалкивай, не то…

И она была хорошей девочкой: ни с кем не дружила, не протестовала, когда ее тащили, как куль, на другое место.

Но ей ничто не могло помочь.

Ева всегда слышала его приближение. Даже если она крепко спала, шорох босых ступней по полу будил ее, как удар грома.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» Она умоляла его, но не плакала: за это он только бил ее еще сильнее, но все равно делал свое дело. Ей было больно и стыдно. Даже в пять лет она понимала, что это дурно. Он твердил, что она хорошая.

Но она все равно знала, что это дурно, что ей грозит кара.

Иногда он ее связывал. Слыша, как открывается дверь, она начинала шепотом умолять, чтобы в этот раз обошлось без веревок. Она не будет сопротивляться, только бы ее не связывали! Она не будет кричать, звать на помощь, только бы ей не зажимали рукой рот!

«Где моя девочка? Где моя хорошая девочка?»

Она беззвучно плакала, а он запускал руки под простыню, шарил там, хватал, щипал. Она чувствовала на лице его отвратительное дыхание.

Одна его рука проникала ей внутрь, другая зажимала рот, и Ева уже ничего не могла с собой поделать: крик рождался сам по себе.

«Тихо! – он начинал часто дышать. Его пальцы оставляли на ее щеках синяки. – Будь хорошей девочкой. Будь умницей».

Она не понимала, что с ним творится, не слышала его кряхтенье, потому что все заглушал ее собственный визг, звучавший у нее в голове.

«Нет, папа, папочка! Папочка, нет!..»

– НЕТ!

Из горла Евы вырвался крик. Она рывком села в постели, трясясь, как безумная.

«Не помню! Не буду вспоминать!» Она успокаивала себя, подтягивала колени к подбородку, прижималась к ним лбом. Это всего лишь страшный сон, и он уже прошел! Ева умела его прогонять, давно освоила это искусство. Сон улетучивался, оставляя после себя ощущение тошноты.

Она встала и, вся дрожа, завернулась в халат, чтобы побороть озноб. В ванной Ева подставила лицо под струю воды. Постепенно дыхание успокоилось, она выпила пепси, снова улеглась и включила одну из круглосуточных программ новостей.

Оставалось ждать.

Сенсация разразилась в шесть утра. Первой позвонила Надин, репортер с кошачьими глазами. Вызов в управление застал Еву одетой.